Содержу шиншилл без клеток
К нам в Киргизию шиншилл завезли в 1962 г. из г. Кирова с фермы Всесоюзного научно-исследовательского института животного сырья и пушнины.
Транспортировали зверей самолетом, разместили в Пржевальском хозяйстве, уход организовали по инструкции института, полученной вместе с животными.
Пржевальская ферма расположена в Иссык-Кульской котловине на высоте 1600— 1900м над уровнем моря, вблизи теплого озера. Здесь сравнительно мягкая зима и нежаркое лето, что казалось бы вполне удовлетворяло биологическим особенностям зверька. Тем не менее через два года из 10 пар приобретенных шиншилл живой осталась только одна. Да и эта пара выглядела нездоровой, и работники фермы махнули на нее рукой. «Слишком нежный зверек! В наших условиях не пойдет!» — таким было их единодушное мнение.
Я попытался уяснить причину гибели зверьков, и у меня сложилось мнение, что виновником зла было расположение фермы вблизи низких сырых мест и кормокухни. Ведь шиншилла не переносит сырости, и там, где успешно акклиматизировались песцы и норки, этот зверек заранее был обречен на гибель.
Оставшуюся пару шиншилл мне разрешили взять себе домой.
Новоселов я разместил в клетке на чердаке дома. Дом был шлакобетонным, на гранитном фундаменте. Воздух на чердаке был всегда сухим. Через два окна туда заглядывало и солнце. Смущало одно обстоятельство: летом, в жаркие дни шифер на крыше порой нагревался до 60—70 градусов. Тогда для укрытия животных я оборудовал искусственные норки: одну в стене и перекрытии мансарды, другую — в шлаковой засыпке потолка. Жара для шиншилл перестала быть опасной: я выпускал зверьков из клетки порезвиться, а потом отказался от нее совершенно. С любопытством обследовали мои питомцы норы, каждую щелку и уголок чердака. Я заметил, что уже через день-два зверьки повеселели, улучшился их аппетит и самочувствие, они охотно купались в ящике с песком, изредка затевали своеобразные игры.
В мае следующего года самка принесла в норке под полом мансарды трех щенков. Погода была в эти дни холодная, печь не топилась, частые дожди увлажнили воздух на чердаке. Один щенок простудился и погиб, два других (оба самцы) выжили и в августе мало чем отличались от родителей.
Второе потомство появилось в августе — самец и самочка. Старый самец, плохо чувствовавший себя еще на ферме, совсем "захандрил", и я перевел его в комнату, где жил сам. Зверек очень привык ко мне, позволял себя гладить, и ночью, если было холодно, залезал ко мне под одеяло. Спал он обычно у меня в ногах. Утром, когда я поднимался, мой дружок спрыгивал с кровати и уходил в отведенный ему угол. Погиб он весной, видимо, от дистрофии.
Пять зверьков перезимовали благополучно, хотя вода в их поилке постоянно замерзала. Жизнь показала, что семья шиншилл при содержании группой без клеток сравнительно легко перенесла морозы в 15—20 градусов.
Однако в следующем году к моменту рождения щенков я все-таки оборудовал в убежище под мансардой электрогрелку из двух радиосопротивлений. Подключил ее к маленькому трансформатору мощностью в 10 ватт.
Когда шиншилл стало десять, в шлаковую засыпку чердака я зарыл четыре фанерных домика (рис. 1) так, чтобы через них проходила разводящая труба водяного отопления моего дома. Чтобы теплый воздух не уходил из домиков, у входа в них я прибил занавески из плащ- палаточной ткани с разрезом посредине. Зверьки быстро привыкли к ним и легко раздвигали их головой. Крышки и боковые стенки домиков утепляли зимой ветошью, войлоком.
Кормил зверьков по рационам, рекомендованным институтом из общей кормушки, поил из одной поилки. Поскольку корма всегда было вдоволь, шиншиллы никогда из-за него не дрались. Корма я не смешивал, а ставил каждый компонент рациона в отдельную мисочку; овес, дешевую крупу или свежий хлеб, морковь и т. п. Все это в небольших количествах. По моим наблюдениям, один зверек за сутки съедает не более 5—10 г хлеба, такое же количество яблок или моркови. Во всяком случае, одной морковки вполне хватает десяти зверькам на два-три дня.
Хлеб, морковь, яблоки и др. лучше крошить небольшими ломтиками. Большие куски животные не доедают, бросают где попало и они бесполезно пропадают. Вообще же зверьки предпочитают есть не у кормушек, а уносят кусочки в сторонку.
Наблюдая за шиншиллой, я заметил, что в наших условиях зверьки были совершенно равнодушными к веткам черной смородины и шиповника; из веток фруктовых деревьев предпочитали яблоню сорта Апорт, побеги же груши, сливы и вишни грызли менее охотно. Не брезговали корой грецкого ореха, облепихи, тополя серого и серебристого. Почти не прикасались к тальнику и ветле. Изредка пробовали ветки и хвою ели. Весьма охотно поедали цветы фруктовых деревьев, эспарцет и особенно разнотравье высокогорных долин.
Из зерновых зверьки предпочитали овес и пшено, неохотно ели ячмень и пшеницу. Любили вермишель, корки и мякиш хлеба, не отказывались от очищенных вареных ломтиков картофеля. А впоследствии приучились и к сырым клубням. Совершенно не трогали луковицы цветочных клубней (гладиолусов, ирисов и др.). К моему удивлению, охотно и регулярно лакомились звери волосом конского хвоста, случайно оказавшегося на чердаке. Правда, за эти два года висящий хвост убавился всего лишь сантиметров на 10—15.
Сено я скармливал зверям зимой из прессованного тюка, поставленного на бок. Сверху тюк закрывал фанерой, чтобы предохранить от экскрементов. Зверьки постепенно грызли сено, оно не затаптывалось и не загрязнялось. Пили животные очень мало.
Когда шиншилл стало у меня около полутора десятка, я потерял сразу несколько подросших щенков. Накануне вечером все было благополучно, а утром я обнаружил двух щенков мертвыми. Они были сильно изгрызены сородичами и совершенно истоптаны. Причину этого происшествия удалось установить вечером. В сумерках принес я на чердак крошки хлеба и мелко нарезанное яблока. Зверьки сбежались на мой свист (они приучены к нему, как к звонку на обед) и принялись за еду. Одного не хватало. Он вылез из застрехи, когда его родичи наелись и разбежались. Пугливо поел и снова поспешно полез в свою щель. Щель была узкой. Взрослый зверек при всем желании не мог бы там поместиться. Если к входу щели приближался другой зверек, щенок сердито фыркал. Такого еще не бывало. Каково же было кое удивление, когда, достав щенка из укрытия, я обнаружил у него глубокую царапину на спине. Кровь запеклась и склеила волосы по краям раны. Ранить себя шиншилленок мог только о гвоздь, торчащий из шифера. Следовательно, боялся он взрослых зверей и прятался от них потому, что мог быть уничтожен ими как слабое больное существо, как накануне были уничтожены два его собрата. Наглядный пример инстинкта уничтожения слабых в борьбе за сохранение рода.
Все торчащие гвозди я откусил кусачками, узкие щелки между стропилами и шифером замазал цементом с песком (бетон зверьки не грызут), раненого щенка посадил в свою комнату, выстриг у него шерсть вокруг ранки, промыл ее перекисью водорода и смазал зеленкой. Через две недели мой пациент был совершенно здоров, на спинке осталась выстриженная полоска, шрам и следы йода.
Вечером я вернул щенка на чердак, а утром обнаружил его загрызенным. Спастись ему было уже негде — укрытие замазано цементом, а в просторной норке уберечься от нападающих он не смог.
Через некоторое время я потерял еще двух молодых зверьков. Они поранили лапки, прыгая на пустую клетку. Эту клетку я убрал, а с чердака вынес все острые металлические предметы и стекло. Гибель зверьков прекратилась. На всякий случай сделал из дощечек несколько глубоких норок (рис. 2) разных размеров, для того чтобы в будущем заболевшие или раненые зверьки могли спрятаться и избежать уничтожения. Такие норки — своеобразные изоляторы на принципе самообслуживания. Однако я осматриваю их каждый день.
Видимо, жизнь большой семьей более благоприятна для шиншилл, чем жизнь в клетках при парном содержании. Возможно, именно поэтому на второй год одна из старых самок ощенилась трижды вместо двух раз, как бывает обычно при клеточном содержании.
В апреле этого года произошло еще одно радостное событие: молодая самка прошлого года рождения принесла сразу пять щенков, И хотя одни из них был хилым и погиб — все же факт остается фактом.
Все самки почему-то щенились в одной норке под полом мансарды. Я закрыл ее сверху стеклом (рис. 3) и, включая небольшую электролампочку, без помех наблюдал, как одна самка кормит своих и чужих щенков, как потом ей на смену приходит другая и как в гости к малышам забегают по очереди самцы, относясь к ним мирно и заботливо.
Ни разбивки на пары, ни привязанности к определенным норам у шиншилл при групповом содержании я не наблюдал. В холодные дин они выбирали наиболее теплое убежище и сидели в нем по 5—7 штук. Не замечал я также и драк по «квартирным вопросам».
Но есть у такого содержания и недостаток: находясь на свободе, зверьки много двигаются, часто влезают и вылезают из норок, затевают игры. В результат у них несколько портится мех на боках. Поэтому особей, предназначенных для забоя, я буду отсаживать в отдельные клетки.
Сейчас у меня 10 взрослых зверьков и 4 щенка. К сожалению, большая часть из них — близкие родственники. Думаю, что если в будущем зверьки размножатся, то на чердаке можно будет содержать их несколько десятков, а может быть и сотню.
Г. А. ПРОШУРИН, охотовед Киргизская ССР, г. Пржевальск ул. Арычная, д.33